Тот пишет:
цитата: |
Видимо воспитанный на фразиологии ХХ-го века Квестор не учитывае постоянно меняющейся смысловой доминанты многих терминов прошлых времён вплоть до их полной смысловой инверсии. |
|
Разящий сарказм уважаемого Тота вынуждает воспитанного на фразЕологии истекших веков Квестора отложить текущие дела и заняться проблемами постоянно меняющихся смысловых доминант и их смысловой инверсии.
В соответствии с указанными уважаемым Тотом особенностями своего воспитания я должен сразу отметить, что слово «фразеология» в действующих современных руководствах определяется следующим образом:
«Фразеоло́гия (гр. phrasis – "выражение", logos – "наука") – лингвистическая дисциплина, изучающая устойчивые сочетания слов с полностью или частично переосмысленным значением – фразеологизмы. Фразеология изучает только такие существующие в речи сочетания слов, общее значение которых не равно сумме отдельных значений слов, составляющих фразеологический оборот («дать в лапу» – дать именно взятку, а не что-л. иное)». Среди фразеологизмов выделяют: идиомы (бить баклуши, пить горькую, водить за нос, стреляный воробей, до упаду, по полной); пословицы (тише едешь – дальше будешь, не в свои сани не садись); поговорки (вот тебе, бабушка, и юрьев день; лед тронулся!) и ряд других типов.
Легко видеть, что определение фразеологии само фразеологизмом не является. Тем самым слово «фразеология» в приведённом его понимании не имеет абсолютно никакого отношения к предмету дискуссии. По всей видимости, деликатнейший Тот оборотом «фразеология ХХ-го века» намекает на мыслительные штампы, господствовавшие в советское время в официальной идеологии и довольно губительно действовавшие на умы. В частности, господство этих штампов привело к широко распространённому убеждению, что в российско-советской науке и высшем образовании всё неверно, и чтобы обрести истину, достаточно всего лишь любую официально высказанную мысль вывернуть наизнанку («вплоть до полной смысловой инверсии»).
Позволю себе категорически и ответственно заявить, что дело обстояло отнюдь не столь плачевно. Мыслительные штампы были и остались всего лишь артефактами (мёртвыми остатками) вполне здравых методологических требований, вырабатывавшихся веками и веками же оправдывающих себя.
В частности, эти требования предписывают четко различать (просто) слова живой речи и термины. Так, например, слова «коляда», «мироед» ни в какой мере не являются терминами, в том числе и в разысканиях Дьяченко. Термин отличается от любых других слов живой речи тем, что его смысл жёстко и намеренно фиксирован.
«Слово или словосочетание, призванное точно обозначить понятие и его соотношение с другими понятиями в пределах специальной сферы.
В отличие от слов общего языка, термины не связаны с контекстом. В пределах данной системы понятий термин в идеале должен быть однозначным, систематичным, стилистически нейтральным (например, «фонема», «синус», «прибавочная стоимость»)»
«В отличие от слов обыденного языка, ТЕРМИНЫ лишены эмоциональной окраски».
Для дальнейшего важно, что одно и то же слово в качестве термина может употребляться по-разному в разных терминологических системах. Однако в пределах одной такой системы значение термина в идеале предельно однозначно.
Забегая вперёд, скажем, что смысловая доминанта термина, что бы под этим словосочетанием ни подразумевалось, совпадает с его смысловым объёмом. Тем самым говорить об изменениях «смысловой доминанты термина» можно говорить только игнорируя нормы мышления, выработанными XX-ым и предыдущими веками.
Разумеется, значения термина тоже может эволюционировать, притом тем сильнее, чем важнее обозначаемое им научное понятие. Однако это изменение происходит не за счёт смещения доминант, поскольку им некуда смещаться, а за счёт изменения объема термина. Например, объем понятия энергии механической системы в настоящее несоизмеримо шире, нежели во время Ньютона – Лейбница. Наоборот, объём понятия энтропии существенно сужен по сравнению с тем, что вкладывал в него Клаузиус. Однако нормы мышления XX-ого и предыдущих веков требуют, чтобы всякое такое изменение делалось в явном виде с указанием причин, заставивших это сделать. Игнорирование этого требования очевидным образом указывает на дилетанта.
Слово «доминанта» и словосочетание «смысловая инверсия», бесспорно, являются терминами. Поэтому представляется необходимым и полезным, в соответствии с требованиями воспитания, указанного уважаемым Тотом, установить их точный смысл.
Стандартное определение доминанты даёт БСЭ: «главенствующая идея, основной признак или важнейшая составная часть чего-либо». Далее конкретизируется на примерах доминанты в физиологии, в архитектуре и в музыке. Википедия исключает из этого списка архитектуру и добавляет литературоведение с оговоркой, что в нём понятие доминаты используется только формалистами (Тынянов, Шкловский, Эйхенбаум и прочие).
Принципиально важно, что ни в БСЭ, ни в Википедии не упоминается семантика. Это означает, что в современном учении о значениях слов понятие доминанты не используется. Тем самым следует констатировать, что наблюдаемый нами подход уважаемого Тота является оригинальным и пионерным, существенно расширяющим область применения понятия доминанты.
Ожидать обоснованных опровержений этого приоритета уважаемого Тота не приходится. В предвидении этого считаю уместным подчеркнуть свой приоритет в установлении приоритета уважаемого Тота.
Установив все требующиеся приоритеты, рассмотрим, внутренний смысл понятия доминанты, расширяя его по мере надобности в направлении, указываемом уважаемым Тотом. Будем следовать акад. А.А. Ухтомскому, признанному создателю учения о доминанте как универсального принципа духовной жизни.
Понятие доминанты применяется к материальному (например, центральная нервная система в теории А.А. Ухтомского) или идеальному (слово языка в подходе уважаемого Тота) объекту, наделённому структурой. Предполагается, что элементы этой структуры неравноценны в каком-нибудь подходящем смысле. Те элементы, которые в этом смысле (заранее указанном) преобладают над другими, и именуются доминантными (или просто доминантами). Остальные элементы в биологии именуются рецессивными. В других областях применения идеи доминант они вообще не упоминаются.
(Из этого определения становится, наконец, очевидным, что к понятию термина понятие доминанты неприменимо; точнее говоря, содержание термина совпадает с его смысловой доминантой).
Принципиально важно, что в теории А.А. Ухтомского (и только в ней) доминанты с самого начала определяются для некоторого отрезка времени. В течение этого времени доминантные элементы структуры подавляют деятельность рецессивных, то есть доминируют в точном смысле слова.
А.А. Ухтомский не рассматривает вопрос о том, что происходит в эволюционирующей системе до и после отрезка времени, на котором действует построенная им теория. Именно здесь классическая теория оказывается недостаточной для рассмотрения проблемы, поднятой уважаемым Тотом, а именно – что происходит с доминантами понятий при их (понятий) эволюционировании.
Сам уважаемый Тот без каких-либо оговорок утверждает, что смысловые доминанты слов «постоянно меняются вплоть до их полной смысловой инверсии». Приходится с сожалением констатировать, что словесные конструкции типа «смысловая инверсия смысловых доминант» не слишком украшают ресурс, тем более, столь авторитетный, как Форум Авесты.
Однако есть и более серьёзные соображения.
В действующих руководствах инверсия самым общим образом определяется как «изменение обычного порядка вещей, перестановка». Так, в комбинаторике «инверсия» является просто синонимом «перестановки», в геометрии и анализе «инверсия» означает перемену знака. То же самое – в технике: фазоинвертор. Выразительный пример инверсии как термина доставляет медицинская терминология: «сексуальная инверсия» означает гомосексуализм.
Особенно выразительно толкуется инверсия в учении о символах: «Инверсия - взаимодействие противоположностей. Ситуация, когда одно качество уступает своей противоположности: смерть уступает жизни, добро - злу и тому подобное».
(см.
http://dic.academic.ru/dic.nsf/simvol/292)
Здесь особенно ярко обнажается, во-первых, заранее известная неразрывная связь инвертируемых понятий и, во-вторых, однозначность этой связи. Любой из двух участников инверсии однозначно определяется другим. Отметим также, что в рамках стандартного определения инверсии как термина бессмысленно говорить о «полной» или «неполной» инверсии.
Рассмотрим отдельно инверсию как филологический термин:
«Инверсия в филологии — изменение нормального порядка слов или словосочетаний как стилистический приём». Таким образом, инверсия в филологии есть категория учения о синтаксисе. В качестве примера приводится текст выдающегося мастера инверсии как стилистического приёма: « «Смотри — растопырила ноги как» — Маяковский» ».
Важнейшим обобщением синтаксической инверсии является «смысловая инверсия»:
«Прием «смысловой инверсии» заключается в том, что непосредственное значение слов, включенных в предложение, противоположно тому значению, которое действительно заключено в этом предложении. Подобные конструкции требуют определенной смысловой трансформации, с помощью которой их смысл может быть понят». (A.Р. Лурия. Язык и сознание.)
Смысловая инверсия, очевидно, является неотъемлемым условием фразеологизма.
Таким образом, «смысловая инверсия» имеет место исключительно в пределах данного предложения или более сложного высказывания. Тем самым это словосочетание тоже является термином синтаксиса, а не семантики, то есть принадлежит учению о словесных конструкциях, а не учению о значениях отдельных слов. Как уже говорилось, использование терминов за пределами установленных для них границ без специального обоснования недопустимо. В данном случае этого специального обоснования не обнаруживается.
Таким образом, приходится констатировать, что уважаемый Тот выходит за рамки того, что он называет «фразИологией ХХ-го века» гораздо дальше, чем можно было бы приветствовать. Тем не менее, основываясь на принципе «безумства храбрых», можно попытаться найти перспективные направления для этого выдвижения.
Для этого примем следующие основания, некоторые из которых, хотя и не все, вполне очевидны. Во-первых, исследуя семантику и этимологию слов «коляда», «мироед» и других, связанных с темой, уважаемый Тот занимается не терминами, а словами живого языка. Отсюда немедленно следует полисемантичность, или, что то же, многозначность этих слов, что является фундаментальным принципом общего учения о языке. Каждое слово языка является вместилищем некоторого поля смыслов.
Во-вторых, рассуждая о семантике этих слов, уважаемый Тот о смысловых доминантах, как о само собой разумеющемся. Это означает, что уважаемый Тот ПОСТУЛИРУЕТ наличие этих доминант в поле смыслов слова. Тем самым на семантику отдельных слов распространяется (расширяется, обобщается) идея доминант в смысле А.А. Ухтомского, разработанная и доныне развивавшаяся для совершенно иных областей знания. Нет сомнения, что уважаемый Тот развил подход А.А. Ухтомского хронологически позже, но независимо от него.
Наконец, в-третьих, подход уважаемого Тота оказывается существенно шире подхода А.А. Ухтомского, поскольку второй развит для текущего состояния системы с доминантной структурой, а в первом речь идёт об эволюции «смысловых доминант».
В связи с этим немедленно возникает вопрос, как именно могут и как НЕ МОГУТ эволюционировать «смысловые доминанты». Словосочетание «вплоть до полной инверсии» заставляет думать, что для этой эволюции не предполагается вообще никаких рамок. Однако выражение «полная инверсия», как мы выяснили выше, вообще не годится для обсуждаемой темы, равно как и «смысловая инверсия». Употребление этих словосочетаний уважаемым Тотом в данном контексте – не что иное, как издержки новаций.
В связи с сказанным выше рассудим следующим образом.
Процесс исторического бытования слова – предмет изучения ещё одной языковедческой дисциплины, которая именуется этимологией. Подчеркнем сразу, что цеховая этимология прекрасно обходится без словосочетания «смысловая инверсия», как, впрочем, и без понятия доминанты. Между тем, по крайней мере, для последнего место в методологическом багаже этимологии можно было бы найти без труда.
Именно, отбрасывая идею «полной инверсии» значения слова в его историческом развитии, приходится спрашивать, каким именно общим закономерностям подчинена эволюция значения слов в языке?
В явной форме этот вопрос до сих пор никем не подымался. Цеховые этимологи отбрасывают не удовлетворяющие их решения дилетантов, клеймя их фразеологизмом «народная этимология». Во внутрицеховых разборках они действуют не менее решительно, но самой этой формулировки в явном виде не допускают. Однако в обоих случаях никаких общих критериев для подведения под этот фразеологизм до сих пор не дано. Дилетанты, естественно, с огромной охотой перенимают безапелляционность профессионалов, ссылаясь на «фразеологию ХХ-го века», но без их дотошности. В результате простор для «смысловой инверсии» остаётся неограниченным. Упорядочить ситуацию с учётом идеи уважаемого Тота можно следующим образом.
Обычное, то есть не являющееся термином, слово живого языка, как правило, является многозначным, или, по-учёному, полисемантичным. В этом смысле его законно рассматривать как структуру. В этой структуре один из её элементов (именуемых в данном случае семемами) естественно оказывается доминирующим. В ходе исторического бытования слова роль доминанты может переходить от одной его семемы к другой. Одновременно с этим, как и в случае термина, может изменяться и смысловой объем слова (его семантика в целом) в стороны как увеличения, так и уменьшения. В результате воспринимаемый непосредственно смысл слова в самом деле может измениться до неузнаваемости.
Например, слово «холуй», некогда обозначавшее ребёнка, выращенного в заботе и уходе, в настоящее время однозначно воспринимается как «подхалим». Равным образом, слово «пролетарий», обозначавшее в Древнем Риме особо уважаемого маститого старца, ныне воспринимается совершенно иным образом.
Однако принципиально важно то, что движение доминанты по семемам происходить только внутри смыслового объёма слова. Равным образом расширение этого объёма может происходить только за счёт родственных в том или ином смысле областей.
Итак, в «естественном» развитии этимологического значения отдельного слова следует различать изменение смыслового объёма этого слова и перемещение доминанты (или доминант) внутри этого объёма. Здесь немедленно возникает аналогия с аналитической механикой, в которой эволюция динамической системы рассматривается с двоякой точки зрения: с одной стороны, как результат воздействия внешних сил, то есть как результат взаимодействия с окружающей средой, с другой – как следствие начальных условий. Различаются «прямые» задачи, в которых требуется определить движение по заданным силам и начальным условиям, и «обратные», когда по известному (заданному) движению требуется реконструировать действующие силы и восстановить вид начальных условий.
Разумеется, столь строгое разделение прямых и обратных задач возможно лишь умозрительно и детально проводится лишь в учебных целях. На деле при решении сколько-нибудь серьёзных задач приходится делать и то, и другое.
Задача этимологии, очевидно, аналогична «обратной» задаче аналитической механики: по заданному объёму слова (и соответствующего понятия) и приблизительно известным законам развития языка восстановить первоначальный объём того и другого вместе с его доминантной структурой.
Решая этимологическую задачу в рамках подхода Тота, следует рассматривать не то значение слова, которое соответствует текущему или какому-либо иному, но конкретному доминантному значению, а некоторому семейству значений-семем, допустимому в том или ином, но более или менее внятно охарактеризованному.
Тогда эволюция значения слова выражается в том, что роль доминанты переходит от одной из семем к другой, обходя в ходе эволюции всё семейство. Преимущество такого подхода заключается в том, что каждая отдельная этимологическая гипотеза сравнивается не с единственной альтернативной гипотезой, а с некоторым семейством гипотез. Вследствие этого вероятность промаха снижается тем сильнее, чем обширнее альтернативное семейство.
Ясно, что успех этого подхода обусловлен именно обширностью этого семейства.
В заключение отметим следующее обстоятельство, принципиально важное при всей его тривиальности. Полноценное решение этимологической задачи, как и всякой другой, состоит не только в том, чтобы найти ВСЕ правильные решения, но и в том, чтобы исключить ВСЕ неправильные решения. Эти последние могут возникать по разным причинам, в том числе и из-за использования неподходящего аппарата, инструментария, приёмов решения.
В частности, заведомо неверные этимологические решения будут неизбежны, если при их отыскании допускаются ссылки на «полную инверсию» этимологии изучаемого слова.
Изложенные соображения возникли в связи с энергично защищаемой уважаемым Тотом гипотезы о принадлежности понятия «мироед» к этимологическому, то есть первоначальному значению слова «коляда». Мы полагаем, что рассмотрение этой гипотезы на базе изложенных соображений заслуживает специального рассмотрения.